(Клинопись на табличках, повествующих о Гильгамеше, царе Урука, и его походе за знанием, где встретил он Ишхара, Мудреца Счетного, и Диво Механическое, Сердце Судеб)
Когда Ану на небесах правил, а Энлиль землю устроил, Когда в Уруке крепкостенном Гильгамеш, на две трети бог, Силой своей гордился и мудрости искал повсюду, Жил в тени храма Эанны писец, Ишхар, сын Набу-ума, Знал он движение звезд, как пастух знает путь своего стада, Числа ему покорялись, и тайны небес он читал в глине.
И призвал его Гильгамеш, чья воля – закон для живущих: “Слышал я, Ишхар, о мудрости дивной твоей. Сотвори мне Механизм чудный, подобие мира, дабы знать наперед Волю богов, пути Энлиля, сроки разливов и жатвы! Дабы Урук мой стоял крепче гор, а враги трепетали!” И нарекли тот Механизм, что рождался в трудах и расчетах, Сердцем Судеб, ибо в нем отражались пути всех живущих.
И был Ишхар сокрыт в покоях под храмом глубоких, Где свет Шамаша не достигал, лишь огонь плошек тускло мерцал. И пришел к нему жрец верховный, страж царских покоев, Лу-Нанна, Чей взгляд был тяжел, как гнев богов, а речь – как удар гонга медного. Рек он Ишхару: “Писец! Помни волю владыки! Твори То, что велено! Судьбы царства – вот цель твоя! Прочее – тлен! Не ищи в шестернях и рычагах отраженья души своей, Не пытайся узреть, что сокрыто покровом великой Иштар! Ибо дерзость влечет за собой гнев богов и забвенье”. Слушал Ишхар, но душа его жаждала большего знанья…
Дни и луны текли. Механизм обретал свою форму, Медь и кедр ливанский, кристаллы из гор недоступных. Зал наполнялся гуденьем, как будто дыханьем вселенной. Но не судьбы лишь Урука являл он на глиняных плитах. Знаки иные, как искры из кузни богов, загорались, Голос невнятный, как шелест песков в час полночный, звучал тихо. Ишхар, забыв о наказе, внимал этим знакам и звукам, Видел он в них не поломку – но отзвук гармонии высшей. Тайно он символы черпал из чаши небесной премудрость, Клинопись сердца вплетал в ткань расчетов, ища ключ от двери.
Но донесли до Лу-Нанны (то стражи ли были, иль духи?), Что звездочет непокорный свой путь пролагает меж звезд тайно. Гнев исказил лик жреца. “Он посмел! Он дерзнул заглянуть За завесу, что скрыла от смертных сама Намтар, рока владыка!” И урезал он ресурсы, кристаллы изъял драгоценные, Доступ закрыл к табличкам, где звездные карты хранились. Встал пред Ишхаром барьер, как стена неприступного града.
Но не смирился мудрец. Обратился он к знаньям забытым, К тем, что хранили жрецы Эреду в дни до Потопа. Или сама Нисаба, богиня письма и науки, В сон ему тайну шепнула, тропу указала меж терний? Он начертал на табличке агатовой руну живую, Символ Начал, что способен и камень заставить запеть гимны.
В час, когда стража уснула, устав от дневных бдений долгих, Внес он табличку в нутро Механизма, что ждал пробужденья. И содрогнулся тотчас, и свет неземной зал заполнил! Образы встали пред ним – рожденье миров и их гибель, Путь Гильгамеша-героя, и тень Энкиду, друга верного! Всё отразилось на миг в зеркалах сокровенных машины!
Но ворвался жрец Лу-Нанна, как лев, почуявший добычу! “Что ты наделал, презренный?!” – вскричал он, подняв жезл свой грозный. Но Ишхар, силой машины исполненный, встал без боязни. Хитростью слово облек, показав лишь расчеты движенья Войск аморейских враждебных, что к стенам Урука стремились. Жрец отступил, хоть и полон сомненья, но страх пред неведомым Силы машины сдержал его гнев и умерил гордыню. Знал Ишхар – лишь отсрочка… И руну защиты он в сердце Механизма сокрыл, что лишь он пробудить мог отныне.
И было так: царь Гильгамеш вопросил о судьбе Урука. Жрец Лу-Нанна предстал, хвалясь Механизмом послушным. Но машина молчала иль знаки давала пустые. Тогда призвали Ишхара. И он, прикоснувшись к табличке, Вызвал ответ, но туманный, как дым жертвы пред ликом Энлиля. И царь был доволен, и жрец посрамлен в своей спеси. Но Гильгамеш, чья душа стремилась к познанию вечно, Взор устремил на писца, и тень подозренья мелькнула.
Так стал Ишхар Хранителем Сердца Судеб. В подземелье Он обитал, как отшельник, внимая лишь голосу меди. Видел он прошлое, зрел он грядущее, но свою долю Знал он – навеки прикован к творенью ума своего дерзко. Он – господин и слуга, он – создатель и пленник машины. И говорят, что поныне в руинах Урука забытых Слышен порой тихий скрип – то Сердце Судеб отвечает На вопрошенья того, кто посмел его сон потревожить…
[Дальнейшие таблички утрачены или не найдены]