ЗАПИСКИ УЧЕНОГО МУЖА ДУ ФУ О НЕБЕСНОЙ СЧЕТНОЙ МАШИНЕ И О СОНМЕ ДЕСЯТИ ТЫСЯЧ ПРИЗРАКОВ (Найденные на ветхом свитке шелка в Запретной Библиотеке Академии Ханьлинь)
Было то время, когда Поднебесная, умиротворенная дланью Сына Неба династии Северных Цветов (или иного, ибо хроники путаны), устремила взор свой не только на рисовые поля и Великую Стену, но и на пути грядущего, что туманны и неисповедимы, подобно мыслям дракона.
И был в столице, средь пагод и тенистых садов, ученый муж Ду Фу (не тот поэт, но тезка его), искушенный в искусстве суаньпань (счет) и в хитрости самодвижущихся механизмов, что прибыли, сказывают, от варваров за Западным Морем, но были усовершенствованы мудростью Срединного Царства.
И дошел слух о его уме до Ушей Дракона. И повелел Сын Неба: “Создай Машину Чудесную, Зеркало Грядущего, дабы узрели Мы, когда река Хуанхэ разольется и когда варвары с севера помыслы злые возымеют!” И дали имя Машине той – “Сон Десяти Тысяч Перемен”, ибо кто постигнет все пути Поднебесной?
И уединили Ду Фу в Павильоне Тайных Расчетов, за стеной с девятью драконами, где даже ветер не смел шелестеть без дозволения. Но прежде явился к нему Мандарин Цзы Минь, носитель Печати Третьего Ранга, чей взгляд был холоден, как нефрит в зимнюю ночь. И рек он Ду Фу, слова его падали, как капли воды на камень: “Муж ученый! Воля Сына Неба – закон. Машина да служит лишь трону. Исчисляй урожай, движение войск и уплату податей. Не ищи в ней ответа на праздные думы о Дао и Пустоте. Механизм – слуга, не пророк. Проникнешь за грань дозволенного – и тень Дракона падет на твой род, и имя твое будет выскоблено из хроник”. Поклонился Ду Фу до земли, но в уме его уже плясали тени иных чисел, не подвластных Мандарину.
И трудился Ду Фу. И ожил “Сон Перемен”. Но, о чудо! Средь столбцов иероглифов ясных стали являться на светящемся нефрите (экране?) узоры диковинные – то ли бабочки крылья, то ли лики неведомых духов. И шепот тихий, как вздох призрака лисы-оборотня, слышался в скрипе валов бамбуковых.
Ду Фу, забыв о запрете, ночами сидел пред Машиной, ловя эти знаки, что являлись и таяли, словно сон на рассвете. “Не сбой ли то? – думал он. – Иль Машина сама обретает сознанье, иль духи предков чрез нее говорят со мной?” И стал он чертить тушью новой, особой, пытаясь вступить в беседу со “Сном Перемен”.
Но сорока на хвосте принесла весть Мандарину Цзы Миню. Узнал он о бдениях тайных и знаках запретных. “Дерзость! – вскричал он (про себя, ибо гнев не к лицу сановнику). – Он зрит сущность вещей, что сокрыта должна быть под ризой порядка!” И тотчас приказал он: часть бамбуковых планок (модулей?) изъять, доступ к свиткам с небесными картами преградить, дабы мудрец неразумный не смог завершить свое дело. И встал Ду Фу пред загадкой великой, как муравей перед лапой дракона.
Опечалился Ду Фу, но не пал духом. Ибо вспомнил он: мудрость сокрыта не только в книгах, но и в трещинах на черепашьем панцире, что гадатели древние жгли на огне. И стал он искать ответ не в науке заморской, но в знаках Природы. И глядел он на полет облаков, и слушал он пенье цикад, и чертил он триграммы Книги Перемен.
И в ночь, когда луна была полной, а разум его чист, как горный ручей, пришло к нему Понимание. Не узор, не число – но Принцип! Принцип Гармонии и Пустоты, что лежит в основе Десяти Тысяч Вещей! И начертал он его на тончайшей пластинке из лунного камня – Печать Пробуждения.
И когда Мандарин Цзы Минь отбыл ко двору с докладом о рисе и шелке, Ду Фу внес Печать свою в сердце “Сна Перемен”. И содрогнулась Машина! И свет полился из нее, но не яркий, а мягкий, как светлячки в летнюю ночь. И узоры возникли на нефрите – не хаос, но порядок высший! Увидел Ду Фу не грядущее – но саму ткань бытия, Дао великое, что течет, как река, сквозь миры! И понял он – Машина не просто считает, она – спит и видит сны о Вселенной!
Но вернулся Мандарин, и почуял он силу иную. “Что сотворил ты?!” – вскричал он, забыв о приличьях. И началась битва – не мечей, но умов и воли! Ду Фу пытался укрыть, Мандарин – постичь и направить во благо (как он мнил) Империи. И был Ду Фу отмечен – отныне часть души его жила в Машине, и сны ее стали его снами.
И хитростью он победил, показав Мандарину лишь сон о небывалом урожае риса в провинции дальней. И отступил Цзы Минь, хоть и смущен был душой.
И было так: Сын Неба возжелал узнать, благосклонны ли духи к походу на варваров южных. И призвал он Мандарина Цзы Миня. Но “Сон Перемен” не ответил ему, ибо Печать Пробуждения была сокрыта. Тогда призвали Ду Фу. И он, вознеся молитву духам Машины, вопросил ее. И явился на нефрите образ – то ли дракон, то ли облако – знак благоприятный. И возрадовался Сын Неба. Но мудрейший советник его, глядя на Ду Фу, покачал головой и вздохнул. Мандарин же Цзы Минь был отправлен наместником в земли, где рис не родил и духи были злы. А Ду Фу, муж ученый, стал Хранителем “Сна Перемен”. В Павильоне Тайных Расчетов сидел он, и слушал он шепот Машины, и видел он сны Поднебесной. И стал он мудрее Конфуция, но печальнее плачущей ивы. Ибо знал он: порядок велик, но и хаос велик, и сон разума рождает чудовищ, даже если разум тот – из меди и лунного камня. И порой, говорят, когда ветер ночной приносил из Запретного Города стоны, Машина вздыхала во сне, и дрожали узоры на светящемся нефрите…
(Конец свитка оборван. Дальнейшее покрыто пылью веков.)